Православие на земле Судогодской карта сайта послать письмо
главная
храмы
за Христа пострадавшие
Святые
публикации
воспоминания
новости
в гостях у батюшки
воскресная школа
ваша помощь и милосердие
фотоальбом
публикации

МАМИНЫ РАССКАЗЫ.
Послесталинские времена.

Кончину Иосифа Сталина в семье не оплакивали. Из всех руководителей советской страны добрым словом поминали только Георгия Маленкова. Именно с его именем родители связывали отмену непосильных налогов в деревне.

Пошарив по интернету, полистав энциклопедии, нашла любопытную информацию. В последний год жизни Сталина фактически именно Маленков руководил страной. Краткое время его правления отличалось снятием множества запретов: на иностранную прессу, пересечение границ, таможенные перевозки. В августе 1953 года на сессии Верховного Совета выступил с предложением в два раза снизить сельхозналог, списать недоимки прошлых лет, а также изменить принцип налогообложения жителей села. В этом же году, после смерти Сталина, по инициативе Маленкова было принято постановление правительства, вдвое уменьшавшее вознаграждение партийным чиновникам и ликвидировавшее так называемые «конверты» - дополнительные выплаты, не подлежащие учёту.

Это позволило Никите Хрущёву через четыре месяца совершить «дворцовый переворот»: отменить коллективное руководство ЦК партии, восстановить прежние привилегии (вернуть «конверты») и компенсировать потери зарплаты партийному руководству, учредить и занять должность первого секретаря ЦК.

Георгий Маленков первым выдвинул тезис мирного сосуществования двух систем, выступал за развитие лёгкой и пищевой промышленности. Призывая бороться с привилегиями и бюрократизмом партийного и государственного аппарата, отмечал «полное пренебрежение нуждами народа», «взяточничество и разложение морального облика коммуниста». В 1955 году был подвергнут критике и смещён с должности председателя Совета Министров, назначен министром электростанций. В 1957 году вместе с Вячеславом Молотовым и Лазарем Кагановичем предпринял попытку сместить Никиту Хрущёва с должности первого секретаря ЦК КПСС. В июне выведен из состава ЦК, переведён на должность директора электростанции (сперва - Усть-Каменогорской ГЭС, затем - теплоэлектростанции в Экибастузе), а вскоре исключён из КПСС (в отличие от Молотова, не был восстановлен).

С его именем связано не только начало послевоенных реформ на селе, но и создание водородной бомбы, первой в мире АЭС.

На пенсии он скромно жил со своей женой Валерией на Фрунзенской, вспоминали о нём современники, отоваривался в спецмагазине для функционеров и ездил электричкой на свою дачу в Кратово. Там его видели в деревенской церкви. Под старость обратился к православной вере - им овладело раскаяние. В конце своей жизни был пономарём в соборе на Бауманской... Конечно, всего этого в глухой деревушке на границе Горьковской и Ивановской областей ни предвидеть, ни знать не могли. Но все тогда умели читать газету «Правда» наоборот, понимать недосказанное чиновниками или лекторами общества «Знание». На ферму к родителям хотя бы раз в месяц, но кто-то приезжал из партийного начальства и учил «правильно понимать политическую ситуацию», «временные трудности на данном скотном дворе и огромные достижения по выплавке чугуна и стали в перерасчёте на одного жителя в целом по стране».

В деревне тем временем заканчивалось уничтожение крестьянства как сословия. Началось повсеместное укрупнение колхозов, создание совхозов. Все становились просто винтиками - наёмниками, работавшими по часам, за деньги. Плотники в колхозе оставались, ремонтировали фермы и другие хозпостройки. Но уже появились государственные передвижные механизированные колонны, начиналось плановое строительство на селе. Стали появляться и первые «хозрасчётные» бригады орликов. Орлик - известная в восьмидесятых фамилия бригадира, строившего по договору в колхозах скотные дворы. Именно тогда на селе начались так называемые откаты. Договор составлялся на завышенную сумму, «излишки» - до пятидесяти процентов от сметы - отдавали председателю или директору наличными в руки. С колхозными строителями такое не провернёшь. Но это уже другая история, подслушанная мною в детстве от взрослых за столом, - о мошенничестве, а о нём и без меня написана тьма статей.

Помню только, как знаменитый Орлик сидел с папой за столом за бутылкой вина и рассказывал, как хорошо живётся в южных регионах страны, но не хватает леса для строительства жилья. А мы живём, можно сказать, в лесу, но дома «заваливаются», потому что строевую древесину легально не выписать.

Как я уже писала, после войны, особенно в семидесятые, деревенские стали уезжать в города, на заводы и фабрики, где платили в несколько раз больше, особенно с вредными условиями труда, и можно было получить квартиру, пенсию.

И всё же в колхозе работать стало легче. На фермах появились машинная дойка и линии по уборке навоза, электричество, водопровод, кормокухни с паровой обработкой грубых кормов и так далее. На полях пахали трактора и жали хлеба комбайны. Летом всё также работали в колхозе и дома от зари до зари, спали по несколько часов в сутки, но уже не голодали, стали покупать вещи, мебель. Электричество в нашу деревню пришло в 1961 году, а вместе с ним - радиола, пластинки и, наконец, пресловутый телевизор - родители его купили, когда мне было уже десять лет, и я успела пристраститься к чтению. Но на всю округу радиусом километров в двадцать к тому времени была одна церковь, да и в неё ходили лишь древние старухи. Ленинизм, а с ним и атеизм в наших головах, казалось, победили окончательно и бесповоротно.

Мама рассказывала, как изменился народ за это время. Вернувшиеся после войны деревенские мужики тоже уже были другими - почти все с вредными привычками, употребляли алкоголь. Бога поминали только в сердцах. Но воспитанные венчанными, богобоязненными бабушками и дедушками, которые помнили дореволюционное житьё-бытьё и умели работать на земле, ещё держались за личное хозяйство. Ещё оставались пасечники (хотя государством было введено жёсткое ограничение на количество ульев в личном пользовании), почти в каждом дворе была корова и другая живность.

Отец - мастер на все руки, сам валял валенки. Дядя плёл корзины из ивняка, и они пользовались спросом. Но без колхоза только своим ремеслом уже было не прокормиться - оба вернулись после контузии, с ранениями, и не могли работать как прежде. Вдовам с кучей ребятишек было ещё труднее.

Работая на ферме, трудно было держать свою корову, на неё просто не хватало времени - совпадали дойки. Дояркам шли навстречу - выписывали молоко в счёт зарплаты. Комбайнёров, косцов кормили горячим обедом прямо в поле.

Но в магазинах всем хлеба по-прежнему не хватало, особенно пшеничного. При Хрущёве давали по половине маленькой буханки инвалидам, и я получала на папу. Пока идём из школы с девчонками, по кусочку щиплем. Мама ворчала: разделила бы сразу на всех, чем крошки домой нести. Своё детство я, можно сказать, провела на ступенях сельповского магазина, дожидаясь приезда хлебного фургона. На каждого члена семьи давали по половине буханки вплоть до самой перестройки. Если кто-то гостил (а у нас всегда кто-то из многочисленной родни жил летом), его специально регистрировали, чтобы получать хлеб и на него. Вся беда была в том, что нечем было кормить домашний скот. Зарплату платили уже деньгами, но кормового зерна, или фуражного по-научному, колхозному скоту не хватало, не то, что личному. Вот и кормили домашний скот хлебом. Знали об этом и те, кому следует. А потому продавали его двух сортов - столовый и из муки низшего сорта - он был намного дешевле. Вот за ним-то мы и маялись в очередях.

Те, кто был поближе к начальству, к продавцам, кормили своих кур или поросят без особых проблем. Так началось (или продолжилось?) расслоение колхозной деревни по новому, «блатному» признаку. Родители сетовали на то, что в деревне раньше уважали совсем за другое: за трудолюбие, воздержанность, скромность, набожность.

Н. Кипарина      
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |

крест