|
Своей статьей "Передать в фонд индустриализации" газета "Ленинец" (29 августа 1992 г.) затронула одну из памятных струн, связанных с теперь уже далеким-делеким детством. Вспомнился Судогодский собор. В те времена одним из наших мальчишеских "промыслов" была торговля вареными раками. Благо, их в Сойме-реке было великое множество. И, придя в Судогду, мы располагались со своим товаром не где-нибудь, а именно у церковной оградки, прямо на булыжной мостовой. Собор был величавым. Начиная с широких ступеней "парадного подъезда", ажурных створок входных дверей, с его простором и великолепием внутреннего убранства, он вызывал неописуемый восторг, уводил наше детское воображение куда-то в сказочные царства. Потом он был закрыт...
И вот однажды как-то летним вечером по деревне прошел слушок, что на следующее утро двое наших хохлачевских мужиков-каменщиков (имена их называть не буду) пойдут в Судогду сбрасывать с собора колокола. Известно, что такое важное дело без мальчишек обойтись не может никак. И потому, дождавшись рассвета, мы отправились в Судогду.
И вот солнечным утром мы пришли на городскую площадь к собору. Он со стороны улицы был оцеплен веревкой. Вдоль нее прохаживались милиционеры. Подвезли воз сухих березовых дров. Напротив собора, у стены так называемого "магазина Пластинина" устанавливали лебедку. С верху колокольни к ней тянулся трос. На крышу собора поднялись каменщики. Закипела работа. Они выбили кирпичи в одном углу колокольни, подвели клетку из березовых пластин. Подвели клетку и под другой угол. Потом начали выбивать стены. И когда колокольня осталась стоять на задней стенке и двух березовых клетках, клетки эти облили керосином и подожгли. Все замерли в ожидании.
А народу к этому времени собралось уже немало. Из толпы в адрес каменщиков неслись проклятья, мольбы, чтобы Господь Бог послал на их головы самые страшные кары. А дрова горели... И вот колокольня вздрогнула, чуть-чуть накренилась. Лебедка натянула трос. Потом дрова сразу осели, и красавица-колокольня резко наклонилась, на какое-то мгновение зависла в этом положении, словно отдавая прощальный поклон своему батюшке-собору, и, как подкошенный сноп, резко завалилась набок. Грохот... Рыжая пыль затмила солнце...
И когда она отступила, взорам предстал длинный вал битого кирпича, перекрывший почти весь переулок. И долго потом стоял этот вал, как, впрочем, и взорванная в послевоенное время половина собора. Лежали они немым укором ретивым местным руководителям.
И не только им, но и всему возведенному в ранг государственной политики идеалу, в основе которого лежало разрушение старого мира с его историей и культурой "до основанья, а затем"... А затем - воспитание одноликой массы усредненных людей и поселение их в одноликую массу серых бетонных коробок. И никаких забот!
К счастью, наше поколение имеет возможность полюбоваться красотой творений, оставленных нашими предками, хотя бы тем же дворцом Храповицкого. А что оставим будущему поколению мы? Ряды бетонных коробок...
Кстати, проводившаяся многие годы работа по забвению складывавшихся веками моральных устоев, вековой истории и культуры не прошла бесследно. Пример пренебрежительного отношения к нашей местной истории я увидел на кладбище в Спас-Беседах. Бывая там, я всегда заходил полюбоваться оригинальной конструкцией металлических памятников. На потемневшем металле еще хорошо сохранилась выполненная красивой гравировкой длинная надпись. И совсем неважно, кому он установлен, важна дата: 1831 год. И если учесть, что сам храм у Спас-Беседы построен в 1808 году, то памятник, можно сказать, ровесник ему.
И вот, простояв более полутора веков, памятник кому-то помешал. Зайдя этим летом на кладбище, я нашел его разобранным на куче мусора, а на его месте - свалку щебня. Вряд ли добрым людям так позарез понадобился клочок земли обязательно на этом месте. Их не остановило уважение к предкам, но подумали ли они, что так же могут обойтись и с могилами их близких.. Вряд ли!
* * *
И еще немного воспоминаний об отце Павле, о котором помещен очерк в "Ленинце" за 22 сентября. Было мне 10-11 лет, когда я с мальчишками, что постарше меня, пришел ночью на Пасху в церковь. С полночи, когда началась служба, все было интересно, но дальше-больше - и ноги устали, и сон начал клонить. И тут кто-то из мальчишек выдумал злую шутку-игру: палить зазевавшемуся волосы горящей свечкой. Только где-нибудь прикорнешь - сразу треск горящих волос.
И вот, выбившись из сил, я решился на рискованный шаг: увидев, что батюшка на какое-то время ушел, я пробрался вперед и сел на краешек возвышения перед алтерем, - не знаю, как оно называется. И хотя я был уверен, что батюшка меня обязательно прогонит, но здесь-то не посмеют приставать, и я хоть чуточку отдохну. А батюшка - это был отец Павел - по своей доброте, видно, пожалел мальчонку и не тронул. А я повалился на бочок и заснул.
Потом настали черные дни и для нашей церкви у Спас-Беседы. Сняли колокола и закрыли ее. И уж где-то году в сорок третьем после долгих хлопот пришло "мудрое" решение: службу вести можно, а церковь открывать нельзя. И какое-то время служили у кого-нибудь в доме. Потом, уж после смерти отца Павла, церковь все-таки открыли.
А последняя встреча с отцом Павлом состоялась благодаря случайному совпадению. Приехали мы на кладбище по своим похоронным делам, - а он уже лежал в гробу под дорогим церковным покрывалом в так называемом "поповском доме". Здесь мы с ним и простились...
А дом этот, стоявший рядом с церковной оградой, был продан, потом сгорел. Добрая же память об отце Павле долго жила в народе, да у старожилов, наверняка, жива и сейчас.
И, к счастью, прихожан, церковь у Спас-Беседы каким-то образом избежала в то черное время разграбления и разорения. Очевидно, была не под руками для использования под склады или мастерские. Заслуга здесь, несомненно, и местных жителей.
В. Коркин. Опубликовано в газете "Ленинец" от 15 октября 1992 года.
|
